Единственное, что психолог может сделать для ребёнка— это последовательно и терпеливо оказывать ему помощь
в обретении самого себя.
Кларк Мустакас

Общеизвестный факт— пациент и доктор, клиент и психолог должны «совпасть» друг с другом. Каждый из нас, обращаясь за помощью, рад найти «своего» специалиста. И не важно, касается ли дело ремонта машины, лечения зубов или чего-то ещё.

Очень важно также, чтобы «рабочий инструмент» специалиста приходился ему, что называется, «поруке».
Мир практической психологии предлагает сегодня ярчайшее разнообразие подходов. Я рада, что нашла метод работы с детьми, полностью соответствующий моим склонностям, мировоззрению и личностным особенностям.
Занимаясь игровой терапией с детьми, я остаюсь сама собой, не переставая быть профессионалом. Мне нравится процесс работы,
и мне радостно видеть, как меняется поведение детей, приходящих на занятия. Как раз от разу они становятся чуть свободнее, чуть счастливее, чуть здоровее. Сопровождение ребёнка на его пути к исцелению сродни чуду.

Игровая терапия, центрированная на ребенке использует естественные механизмы детской игры. Особую роль в процессе работы играют взаимоотношения психолога и ребёнка. Поэтому данное направление иногда называют также терапией отношениями.

Возможности игровой терапии

Игра— самое естественное занятие для ребенка. В процессе занятий игровой терапией нет ничего, напоминающего лечение или обучение. Ребенку предлагается играть или заниматься с такими материалами, как краски, мелки, пластилин— по его
собственному желанию. Фантазируя, сочиняя свои собственные сюжеты, ребёнок может выразить свое эмоциональное состояние, «отыграть» свои страхи, напряжение, тревожность. Именно в процессе спонтанной игровой деятельности ребёнок может
шаг зашагом гармонизировать своё эмоциональное состояние.

К сожалению, в жизни многих современных детей остается всё меньше места для такой свободной естественной игры. А ведь играя по своему желанию, ребёнок чувствует себя— ни больше, ни меньше! —творцом своего собственного мира.
В этой деятельности невозможно ошибиться или сделать что-то не так. Это важно для развития ребенка— придумывать
и реализовывать что-то по собственной инициативе, на свой лад. Детская игра обладает исцеляющим потенциалом.
Как правило, детям нравятся занятия игровой терапией. Именно особая атмосфера взаимоотношений с психологом позволяет им изживать свои проблемы естественным путём, играя.

Каковы же функции психолога, работающего в рамках этого подхода?

Первая задача профессионала в данном случае— создать условия для того, чтобы ребенок свободно проявлял свои чувства
и потребности. Все инициативы ребенка, не приносящие вред ему самому, психологу и оборудованию игровой комнаты,
принимаются и разделяются специалистом. Именно в такой атмосфере принятия и доброжелательности расцветают лучшие возможности ребенка и постепенно нивелируются проблемные моменты в его поведении. Получив возможность выразить страхи, неуверенность, враждебность, ребёнок может в результате достичь покоя, чувства безопасности, уверенности в себе.

Из откликов родителей:

«Я удивлена— уже после нескольких занятий дочка (ученица второго класса) робко подняла руку на уроке в школе. Это случилось впервые, до сих пор она стеснялась отвечать даже хорошо выученные уроки».

«После цикла занятий сын (6лет) стал спокойнее, прошёл энурез».

«Сына (8лет) не узнают в школе, он перестал драться со всеми подряд».

«Вы представляете— вчера ребёнок (мальчик, 5лет) настоял, чтобы я купила ему книжку, которую не собиралась покупать. Вы же знаете, что от него слова обычно недождёшься!»

Показания для применения игровой терапии:

• Страхи, тревожность.
• Агрессивное поведение.
• Робкое, неуверенное поведение.
• Неустойчивость самооценки.
• Проблемы в отношениях с детьми и/или взрослыми.
• Повышенная конфликтность.
• Неумение отстаивать свои интересы.
• Изменение семейных обстоятельств: развод родителей, появление на свет еще одного ребенка в семье, усыновление семьей ребенка.
• То или иное травматическое событие: нападение на ребенка (или нападение на кого-то при ребенке) несчастный случай— с самим ребенком или с кем-то другим— на глазах ребенка, серьезное заболевание, не позволяющее вести прежний образ жизни.
• Таили иная утрата: уход из жизни кого-то из близких, нарушение обычного уклада жизни.
• «Школьные» проблемы, связанные с эмоциональными факторами.
• Рекомендации специалистов (невропатолога, психиатра, врача общей практики) заниматься с психологом.

Что нужно знать родителям, собирающимся привести ребенка на игровую терапию:

Игровая терапия не является симптоматическим лечением, так что ход занятий не предусматривает прямых «атак» на проблемы ребенка. Целью работы является гармонизация всей эмоционально-волевой сферы ребёнка. Коррекция же нарушений в поведении
и самоощущении ребёнка является следствием и как бы побочным эффектом занятий. Поэтому я прошу родителей не связывать занятия игровой терапией с теми или иными проблемами в поведении сына или дочери.

При регулярной работе с психологом поведение ребёнка может существенно меняться. Родителям необходимо быть готовым к этим изменениям. Поэтому параллельно с занятиями игровой терапией необходимо консультирование родителей, а также совместные занятия с ребенком и родителями.

Рисунки, поделки, коллажи не являются самоцелью при психотерапевтической работе с ребенком. Важно, какие чувства выражает ребенок с их помощью. Этот материал проиллюстрирован некоторыми из «побочных» продуктов
психотерапевтических занятий. Мальчики и девочки выражают свое состояние с помощью игрушек, красок, пластилина. Изменение сюжетов, способов использовать игрушки и материалы лучше слов говорят об изменениях, которые
происходят в душе ребенка вовремя работы.

© Елена Пиотровская, 2012

Зачастую родители приводят ребенка к психологу благодаря «сарафанному радио».
Тогда изначальный кредит доверия к специалисту подкреплён положительным опытом знакомых. «Вот, Ванечка ходил на игровую терапию, и— помогло». В таком случае родители либо имеют представление о подходе, либо не очень интересуются,
как именно работает специалист, которому можно доверять. Был бы положительный эффект от занятий.

В тех случаях, когда родители ничего не знают об игровой терапии, хорошо бы так или иначе знакомить их с этим подходом.
В противном случае специалист и родители рискуют говорить на разных языках.

Сейчас я не имею ввиду терапию родителей, или консультативные встречи сними, сопровождающие игровую терапию с ребенком (с целью рассказать о ходе занятий, в целом, и узнать о том, что происходит с ребенком вне занятий). Речь идет, скорее,
о просвещении родителей.

Век технологий властно диктует свои правила. Налицо— всё большее стремление алгоритмизировать мышление и поведение человеческого существа. Отношения человека с самим собой, и с другими людьми также все больше попадают под власть
технологического подхода. Человек всё чаще обучается взаимодействию с другими и с собой— с помощью чётких, рациональных схем. Самый распространенный запрос журналистов психологу— представить материал на ту или иную тему ввиде конкретных рекомендаций, пошаговых инструкций. Мир заполнен рекламой, соблазняющей потребителя обманчивой легкостью достижения тех или иных результатов благодаря тем или иным схемам поведения— «Десять способов стать успешным», «Семь советов желающим выйти замуж» (развестись, похудеть, поправиться, стать счастливым итак далее).

Это касается и сферы отношений взрослых с детьми. Родители ищут конкретных рекомендаций о том, как правильно обращаться
с детьми, как «надо» говорить, как правильно слушать, и вообще «что делать?». Как быть, когда «не слушается», «теряет вещи», «грубит», «обижает младшего», » грызёт ногти«, «врёт», «капризничает»?
Подскажите алгоритм действий, четкую последовательность шагов, действий, слов!

Такие вопросы и направление поисков понятны и, пожалуй, неизбежны.

Могут ли быть полезными пошаговые схемы и рекомендации? Конечно.
Обучение родителей вполне конкретной технике активного слушания, к примеру, обычно входит в программу тренингов детско-родительского взаимодействия. Много лет назад, вовремя проведения первой подобной группы, я была рада услышать
благодарный отклик одной из участниц занятий: «Я вчера слушала сына— так, как мы учились на занятиях— он сорок минут не закрывал рта, рассказывая о том, что происходит у них в классе. Он никогда раньше не делился со мной всем этим…».
В данном случае инструмент, полученный мамой мальчика на тренинге, пришелся ей в пору, «лёг поруке». Высокий уровень внутренней культуры позволил данному человеку грамотно и уместно применять полученные навыки, органично «вплетая» их в ткань своей повседневной жизни. Различные техники и инструкции «работают«, но не могут «закрыть собой», исчерпать всю область человеческих
взаимоотношений!

Игровая терапия, центрированная на ребенке, не предполагает нажимания конкретных кнопок на «теле души» ребенка.

Это не всегда понятно родителям. В большинстве случаев специалист того или иного профиля предлагает ребенку какие-то задания, имея ввиду вполне определённые цели. Чтобы научиться играть на музыкальном инструменте, нужно освоить нотную грамоту, играть гаммы и так далее и тому подобное. Чтобы научиться плавать, также надо осваивать вполне определенные навыки. Логопед учит произносить звуки, доктор выписывает лекарства. На этом фоне вполне целесообразных действий, имеющих определённые цели, занятия в русле игровой терапии выглядят странно.

Ну, водит мальчик туда-сюда игрушечный автобус, а психолог сидит рядом, смотрит на мальчика, смотрит на автобус. Потом мальчик говорит: «автобус едет в гараж…». «Да… пора автобусу уже…туда… в гараж…»- эхом отзывается психолог.
Или ребенок инсценирует драку, в которой плюшевый зайчик нападает на плюшевого мишку, а потом— наоборот… и игра повторяется… повторяется…повторяется…Или ребенок предлагает психологу поиграть в морской бой и размечает поле для квадрата, в котором располагает по горизонтали 13 букв алфавита, а по вертикали— 9цифр…и психолог почему-то не делает попытки показать ребенку, как надо правильно размечать поле для игры в морской бой.

Широко известная присказка о том, что идеальный психотерапевт плохо слышит, плохо соображает, да ещё и ленив, прекрасно подходит для поверхностной характеристики действий игрового терапевта. Неудивительно, что внешняя простота действий и скромность антуража — простые игрушки, простые материалы для творчества, могут приводить родителей в недоумение.
Поэтому важно объяснять — что происходит в игровой комнате, в чем заключается суть данного психотерапевтического подхода.

Как правило, с интересом воспринимаются описания конкретных случаев из клиентской практики. Нужные слова и форма подачи материала, конечно, отличаются в зависимости от каждой конкретной ситуации взаимодействия специалиста и родителей.

В целом же, при объяснении механизмов действия метода, на мой взгляд, стоит так или иначе информировать о следующих моментах:

1.Игровая терапия, центрированная на ребенке, не является симптоматическим
лечением.
2. Специалист создает условия для свободного самовыражения ребенка, что способствует выражению ребенком подавленных чувств
и импульсов.
3. Специалист и ребенок находятся в особых, терапевтических отношениях. Принимая все проявления ребенка, специалист способствует тому, что ребенок и сам начинает принимать себя таким, каков есть.
4. Существующие ограничения помогают ребенку выработать умение ограничивать себя– при необходимости.
5. И, возможно, самое главное- игровой терапевт не лечит, не учит и не воспитывает. Он организует взаимодействие, при котором включаются естественные механизмы восстановления целостности ребенка. При этом симптомы, послужившие причиной
для обращения к психологу, имеют тенденцию нивелироваться.

В ходе игровой терапии ребенок продвигается к самому себе. Выражает ли он «запрещенные» до селе чувства, проживает ли
с помощью игрушек и других материалов травматические эпизоды своей жизни, осмеливается ли делать то, что не делал никогда раньше в жизни— он двигается к себе самому, к своему центру.
Для того, чтобы это произошло, таким — сущностным — его должен увидеть или даже — предположить специалист.

© Елена Пиотровская, 2015

Детям от 3 до12лет, а в некоторых случаях— и более старшим по возрасту.
Показания для применения этого психотерапевтического метода - самые разные нарушения в поведении и эмоциональном состоянии ребенка. Собственно, родители обращаются за помощью с одной целью- чтобы состояние и поведение ребенка изменилось.
Иногда на обращении к психологу настаивает администрация учебного заведения, где занимается ребенок.

Конкретные поводы для беспокойства родителей разнообразны. Навскидку, не поднимая записи разных лет, могу вспомнить следующие причины для обращения за помощью, озвученные родителями:

- ребенок агрессивен, на него жалуются педагоги и одноклассники;
- ребенок слишком робкий, теряется, когда надо отвечать на уроке, не решается
- подойти к другим людям, купить что-то самостоятельно;
- стал капризным, плаксивым, «всё его не устраивает», перестал заниматься любимыми делами, «слоняется по дому без дела»;
- «неуправляемый», никто с ним не справляется, пытается командовать взрослыми;
- стал нервным, страдает энурезом, доктор посоветовал обратиться к психологу, психотерапевту;
- обижает бабушку (сестричку, братика);
- испытывает те или иные страхи— невозможно уговорить принять ванну, поехать в лес, остаться ночевать в гостях;
- подвергается насмешкам одноклассников, так как кажется им странным;
- привязан к маме так, что «невозможно оставить его ни на минуту»;
- вдруг стал плохо учиться, учителя жалуются, что не готовится к урокам, а, на самом деле, делает уроки дома по нескольку часов;
-на ребенка напала собака, попал в больницу с рваной раной, теперь мечтает купить оружие и «перестрелять всех»;
-был в квартире вовремя ограбления, и хотя не подвергся прямому физическому насилию, теперь боится оставаться дома;
- чрезмерно нервничает перед сценическими выступлениями;
- «дело доходит до драки», когда дома просят выключить компьютер;
- от третьеклассницы потребовали (в социальной сети) проголосовать определенным образом за другую участницу конкурса, угрожая, что если она этого не сделает, её мама умрёт. Ранее вполне самостоятельная девочка стала со слезами
на глазах звонить маме из школы по десять раз на дню, перестала находить себе место при её задержках на работе.
Самым неожиданным запросом на игровую сессию (занятие) с ребенком, стала для меня просьба позаниматься» потому что скоро
у мальчика соревнования, а игровая терапия на него так хорошо действует!».

За внешними нарушениями поведения или эмоционального состояния скрыт тот или иной внутренний конфликт ребенка, глубинные переживания. (Я не хочу сейчас говорить о проблемах, требующих диагностического обследования, а потом и лечения у невропатолога, психиатра, работы с нейропсихологом. Игровая терапия может быть уместна и во всех этих случаях, но вкупе с помощью других
специалистов).

При недирективном подходе специалист напрямую не работает ни с одним из нарушений, разве что ребенок сам заговорит о том, что его беспокоит.
Специалист создает пространство для того, чтобы, играя и взаимодействуя с ним, с профессионалом, ребенок разрешал внутренние конфликты, избавлялся от напряжения, становился более целостным. Нарушения поведения, те или иные симптомы, беспокоящие родителей, уходят как следствие этой работы. О том, как именно это происходит, поговорим позже.

Сейчас же хочу привести список показаний для применения игровой терапии из зарубежных источников. Чаще всего метод рекомендуют для детей, которые:

• неполностью используют свой потенциал
• имеют низкую самооценку
• тревожны, беспокойны, плохо спят
• стали жертвой физического, эмоционального, сексуального насилия
• часто подвергаются насмешкам сверстников или, наоборот, часто обижают других
• имеют проблемы в установлении и поддержании контакта с другими детьми
• агрессивны по отношению к себе или другим людям (животным)
• страдают синдромом гиперактивности с дефицитом внимания
• пережили ту или иную утрату (к примеру, смерть близкого человека)
• или травматическое событие (попали в зону стихийного бедствия, стали жертвами или свидетелями насильственного преступления)
• переживают то или иное изменение семейных обстоятельств (развод родителей, появление на свет брата или сестры, появление в семье усыновленного ребенка)
• сложно привыкают к изменениям в своей жизни; Это может быть необходимость привыкать к приемной семье, переход в новую школу или болезнь, которая не позволяет придерживаться прежнего образа жизни.

Больше всего меня трогает представленный коллегами в литературе опыт работы с детьми, страдающими неизлечимыми заболеваниями, когда надежды на выздоровление нет, и время жизни ребенка сочтено. И в такой ситуации два человека— взрослый
и маленький, могут быть вместе в полноте реализации глубоко человеческого, наполняя ограниченное, доступное им пространство
смыслом.

В целом же можно сказать, что игровая терапия, центрированная на ребенке, помогает:
- детям, испытывающим временные трудности
- детям с невротическими нарушениями
-детям с особенностями развития.

При этом игровой терапевт, конечно же, не ставит задачу «излечить» основное нарушение или заболевание. Входе занятий такой ребенок, как, впрочем, и все остальные, движется к большему принятию себя, к большей внутренней гармонии, становится благополучнее, счастливее именно при тех физических и интеллектуальных возможностях, которыми располагает.

© Елена Пиотровская, 2013

В тексте есть описания конкретных случаев работы с детьми. Вольность стиля
автора объясняется тем, что это не протоколы для профессионального
использования, а популярное изложение материала рабочих встреч.

Классическая пьеса, как известно, предполагает единство времени, места
и действия.
Сессия игровой терапии также требует трех изначальных условий:

• ребенка, нуждающегося в помощи,
• специалиста, способного ему помочь,
• специально оборудованной комнаты.

Время сессии ограничено.

А вот развитие сюжета каждой отдельной встречи непредсказуемо. Единственной более или менее стандартной фразой остается приглашение игрового терапевта в самом начале работы— «ты можешь использовать все, что здесь есть, как хочешь, все эти игрушки
и материалы».

Часть детей как будто бы не успевают услышать эту фразу, потому что сразу начинают активно исследовать пространство, задавать вопросы или комментировать действия- свои или психолога. Часть реагируют на это приветствие как на руководство к действию, то есть начинают понемногу знакомиться с тем, что есть вокруг. Некоторые не могут шелохнуться, робко поглядывая на взрослого, и ожидая спасительного задания. Диапазон проявлений ребенка на этой стадии варьирует от активности в духе Вождя краснокожих до предельно робкого поведения— к примеру, мальчик (или девочка) может тихо сидеть за столом, сложив руки перед собой как за школьной партой.

В любом случае, специалист присутствует рядом. Маленький клиент все время находится в поле доброжелательного внимания специалиста. Его глаза, уши и, главное, неведомая по форме и месту расположения в организме душа открыты навстречу ребенку.

Специалист находится во взаимодействии с ребенком, даже если внешне ничего не происходит, даже если оба молчат. И, конечно же, игровой терапевт вслух реагирует на те или иные реплики ребенка.

Высказывания детей— разнообразны. К примеру: «Буду строить гараж!», или «Не хочу здесь играть ни во что!», или «Психологи задают дурацкие вопросы». Специалист неизменно «возвращает» ребенку его слова. К примеру «Да. Будешь делать гараж сейчас», или «Угу… не хочешь никак играть здесь», или «Ты думаешь, что психологи задают дурацкие вопросы». Так строится общение специалиста
и ребенка во время сессии.

Взрослый никуда не ведёт и ни к чему не подталкивает мальчика или девочку, а, наоборот, следует за их активностью.

Для примера вкратце опишу одну игровую сессию с пятилетним мальчиком.
Очень симпатичный, стильно одетый, он вошел в комнату в крайне дурном расположении духа. Мама привела его, непрерывно ворчащего что-то себе под нос, и покинула нас на час. Мальчик двигался, держа руки в карманах, мимо стола с игрушками, полки
с книжками, ящика с песком. Ничто не радовало его в это хмурое утро. Видел он эти книжки, эти игрушки, эти краски! Ничем, ничем
невозможно было удивить его притязательный взгляд в этом непонятном помещении. Так продолжалось до тех пор, пока мальчик не обнаружил на одном из столов прозрачную пластмассовую емкость с водой. В емкости плавали водоросли и черепахи из пластилина. Поделки из пластилина как будто бы недолжны плавать в воде! По крайней мере, раньше мальчик такого не наблюдал.
Ворчать ему расхотелось. Появился интерес. Мальчик с удивлением разглядывал поделки, мы обсуждали с ним свойства разных видов пластилина. Удовлетворив возникшее любопытство, малыш переключился на разглядывание серии игрушечных лягушат, перекочевавших намой стол из шоколадных недр многочисленных киндер-сюрпризов. Потом начал методично и ожесточенно
топить зелененьких пресноводных в бассейне с водой. Одного, потом другого, потом третьего… яростно прижимая очередную жертву ко дну ладошкой и пытаясь удержать её там подольше.

После этого эпизода мальчик повеселел. Капризно-недовольное выражение лица сменилось озорным. Дальнейшее занятие проходило под знаком вопроса: «Чтобы такого сделать плохого?». Стоит заметить, что прежде чем играть с лягушатами, ребёнок поинтересовался, можно ли опускать их под воду». Да,— сказала я,— ведь это не портит игрушки, потом их можно будет достать из воды, и другие
ребята тоже смогут играть с ними. Вот меховых зверушек купать не стоит».

Следующим эпизодом сессии стала игра мальчика с настольным хоккеем. По его предложению мы немного поиграли вдвоем. После чего мальчик стал методично выворачивать хоккеиста одного за другим из своих «гнёзд»- креплений. (Опять-таки предварительно спросив у меня разрешения, и поскольку фигурки можно было, как вывинчивать, так и ввинчивать назад, в плоскость хоккейного поля,
разрешение было получено). Выкручивание игрушечных фигурок требовало некоторых усилий. Мальчик старался, процесс увлекал его полностью. Одну фигурку никак не удавалось выкрутить из гнезда, и на какое-то время мальчик отошёл от настольного хоккея.

Далее его внимание привлекла песочница. Мальчик строил дом, разводил «огород» около дома, прокладывал к нему дорогу. Потом на мирное жилище и окрестности нападал страшный, дышащий огнём дракон. Мальчик высоко поднимал фигурку дракона над головой, делал ею круги в воздухе, потом пикировал на песочницу. Ещё он показывал, как грозно дышит дракон.

А потом вернулся к настольному хоккею. На этот раз фигурка единственного оставшегося на поле хоккеиста поддалась воздействию
и оказалась в руках мальчика. Далее последовала воспроизведение сцены из известного фильма Андрея Тарковского. Фигурка была многократно обмотана скотчем, затем перевязана бечёвкой. Лошадей и всадников в игровой не нашлось, и мальчик несколько раз
с удовольствием протащил «жертву» по полу игровой комнаты.

Время работы закончилось. Ребёнок ушел с занятия, улыбаясь.

Причина, по которой привели на приём этого пятилетнего мальчика— изменения в его поведении после рождения младшей сестрички. По словам мамы, он стал просто невыносим, с ним стало невозможно управляться. По ряду причин, эта встреча оказалась единственной, из задуманного цикла занятий не состоялось. Как сказала впоследствии, много времени спустя, мама мальчика, «эффекта той встречи хватило только на месяц».( !!! )
Понятно, что мало-мальски устойчивые изменения, глубинная проработка серьёзной проблемы не могут быть достигнуты за время
одного занятия. Тем удивительнее, что одна-единственная сессия дала ребенку возможность выразить накопившиеся чувства и на какое-то время стать свободнее от них.

Далеко не всегда ребенок вовремя сессии играет с игрушками. Часто дети рисуют, лепят поделки из пластилина или глины, просто разминают пластилин, смешивают краски в палитре, экспериментируют с клеем, бумагой, красками, другими материалами, рисуют, изготавливают фигурки оригами, придумывают еще какие-то занятия.

Неизменным остается одно— активность инициируется самим ребенком. Для одних детей это просто и естественно, для других— мало посильная для начала задача. Игровой терапевт принимает любую манеру ребенка проявлять себя в игровой комнате. Кроме тех случаев, когда необходимо ограничить ребенка в его попытках навредить себе, специалисту или оборудованию игровой комнаты.

© Елена Пиотровская, 2013

Много лет общаясь с одной своей знакомой и зная о разных ситуациях, через которые она проходила в жизни, я неизменно восхищалась устойчивостью её позитивного отношения к себе. Однажды мы заговорили с ней об отношениях детей и родителей. «Ты знаешь,— задумчиво сказала она,— я не припомню, чтобы отец когда-либо смотрел на меня, и в его взгляде не было любви…».
К слову сказать, этот человек покинул семью, когда моя знакомая была старшеклассницей, и их контакты постепенно становились всё более и более редкими.

Итак, как я обозначила в предыдущем материале, ребёнок играет (лепит, рисует, совершает манипуляции с теми или иными предметами или материалами, разговаривает, молчит), как он хочет, а специалист следует за его активностью. Это не слишком привычная ситуация для многих детей. Чем старше ребёнок, тем больше требований предъявляют к нему взрослые.

Дома, в садике или школе он должен соответствовать определённым стандартам: произносить звуки и писать буквы так, а не иначе, сидеть с прямой спиной, а не согнувшись, переодевать сменную обувь в помещении, поднимать руку, если хочет ответить, стоять в очереди, а не устремляться вперед по головам окружающих, мыть руки, конечно же, соблюдать правила дорожного движения, и так далее, и так далее. Объективной необходимости следовать тем или иным требованиям очень много. Любое человеческое общество прививает свои стандарты вновь прибывшим. Никуда от этого не деться.

Но с тех времен, когда у детей - в историческом смысле - появилась территория детства, они могли играть. Очень часто по правилам,
и то становилось школой жизни. (Не умеешь следовать правилам в игре, с тобой просто не будут водиться!)
Но в тоже время, ребенок мог играть, заниматься самостоятельно или рядом с другими детьми— именно так, как хочется ему самому.

Иногда мне кажется, что эта территория детства погружается в небытие, как некогда исчезла под водой легендарная Атлантида.

На эту территорию наступает наше желание как можно раньше и больше развивать детей, обучая их всевозможным полезным навыкам и умениям, стремление вооружить малышей многими нужными знаниями.

Если ребенок начинает заниматься с психологом, для этого необходимо время.
Когда мы с родителями планируем график занятий, выясняется, что свободного времени в расписании многих современных детей— нет. Студия раннего развития, подготовительный класс или обычная начальная школа, приготовление домашних заданий, спортивные занятия, вокал, и много других, тех или иных, но в любом случае, полезных занятий. Расписание маленького жителя большого города
из хорошей семьи часто уплотнено до предела. Времяпрепровождение, не имеющее
развивающего и обучающего вектора, становится редкостью.

Недавно я занималась с девочкой, заканчивающей начальную школу. Я предложила ей ряд диагностических заданий и, основываясь
на их результатах, предложила пройти курс игровой терапии. Маме девочки порекомендовала проводить с ребенком хотя бы час
в неделю так, как хочет девочка. Может быть, просто сидеть и смотреть, как дочка рисует, может быть, пойти погулять, может быть, смотреть, как проплывают облака, может быть, вместе приготовить что-то на кухне». «Ну, что Вы! Это же пустая трата времени!»,- услышала я в ответ. Мама- много и успешно работающий профессионал. Девочка- начитанная умница, с великолепно развитой
речью, очень много времени добросовестно занимающаяся уроками. И это только один из многих подобных примеров.

На территорию детства наступает не только желание внести в жизнь ребенка как можно больше утилитарно полезного.

Я довольно часто сталкиваюсь с тем, что ребенку запрещают играть в «плохие игры». Или высказывают неодобрение косвенным образом, но оно легко читается ребёнком и принимается им к сведению. То есть, даже если у ребенка есть физическая возможность играть, взрослые в ряде случаев эту игру не одобряют или корректируют. Таким образом, может быть перекрыт естественный для ребенка клапан— выражение через игру гнева, страха, тревоги, противоречивых чувств к близким.

Некоторое время назад я работала с ребенком, пережившим травматическое событие. Дважды за весь небольшой (12встреч) процесс работы я плотно общалась с мамой мальчика. А однажды в игровую буквально ворвалась (и я очень рада, что это произошло) бабушка ребенка, с жалобой-вопросом: «Внук лепит пластилиновые фигуры, протыкает их пластмассовыми стеками и отрубает им головы! Можно ли это разрешать?». Мальчик, никогда не позволявший себе даже словесной грубости в адрес близких, в это время активно выражал агрессию на наших занятиях по игровой терапии, постепенно становясь свободнее от пережитого страха,
ощущения беспомощности и тревожных воспоминаний.

Если игры ребенка постоянно включают в себя элементы насилия, с настойчивым проигрыванием одних и тех же «кровавых» сцен,
и тенденции к изменению тематики нет, имеет смысл обращаться за профессиональной помощью. Запреты же никак не способствуют разрешению ситуации.

Между тем, специалист, способный принимать любые проявления ребенка вовремя сессии, помогает ему справиться с многими внутренними напряжениями и конфликтами. Каждым своим взглядом, словом, действием игровой терапевт транслирует ребенку:
«Я тебя принимаю». Уже один этот фактор обладает мощным позитивным воздействием.

Ведь обучаясь множеству важных для жизни умений и навыков, ребенок нередко встречает на этом пути и неодобрение, и критику,
и послания «ты не такой, какой надо, неправильный, неумелый» итак далее. Научившись правильно одеваться, писать, считать, говорить, кидать мяч ребенок может усвоить сопровождавшие этот процесс негативные послания. Понятно, что это не делает его счастливее.

Безусловное принятие специалистом в специально организованной ситуации игровой терапии может стать новым и очень важным опытом для ребенка. Специалист не только не порицает ребенка.

Неприняты и комплименты. И это тоже может контрастировать с практикой обычной жизни, когда работами ребенка неумеренно восторгаются, фактически «подсаживая» его на постоянную похвалу и на желание эту похвалу получить.
(Я не имею ввиду искреннее одобрение действий ребенка и естественную радость за его успехи.)

Игровой терапевт свидетельствует о ценности ребенка— искренним принятием всех его состояний, побуждений, импульсов, игр. Словесные заклинания здесь не при чем.

И если девочка или мальчик заявляет: «Не смогу нарисовать кошку!», специалист не будет вдохновлять ребенка на работу комплиментами, или подбадриваниями типа: «У тебя все получится!». Специалист принимает и неуверенность ребенка, и его робость, и его сомнения. «Ты думаешь, что не сможешь нарисовать кошку, какую тебе хочется»,— может, к примеру, сказать специалист.

Известный факт— пожелание «не стесняться» усиливает зажатость. Уверение «ты рисуешь прекрасно» игнорирует сомнения ребенка на этот счет. Наш подход предполагает, что ребенок, чьи сомнения принимаются, имеет шансы прийти к решимости делать то, на что не решался раньше. В свое время. И по своему желанию. Я могу вспомнить несколько случаев, когда ребенок, в какое-то время
решивший, что не умеет рисовать, снова возвращался к этому занятию после курса игровой терапии. (И ни разу это не было связано с прямым запросом родителей, а становилось одним из побочным эффектов терапии).

Прекрасный пример следования за ребенком в напряженной для него ситуации описывает Кларк Мустакас, известный американский психотерапевт, много сделавший для развития гуманистической игровой терапии.

В своей книге, которая так и называется «Игровая терапия» он поделился воспоминанием о том, как его маленькая дочь Вэнди осваивала новую горку на детской игровой площадке. Она поднялась наверх, захотела скатиться вниз, но побоялась сделать это.
Доктор Мустакас предложил ей помощь— девочка заплакала. Затем он постарался снизить значимость ситуации для ребенка и сказал,
что это неважно— съедет она с горки или нет. Девочка расплакалась ещё горше.
Тогда ей было предложено спуститься с горки тем же путем, которым она поднялась на неё. Но «она не сдвинулась с места и ничего
не сказала». «В конце концов,— пишет Кларк Мустакас,- я понял, что ошибся в своем восприятии ситуации. Меня заботило решение проблемы, а Вэнди была занята исключительно своими чувствами. Наконец я забрался на горку и сказал: «Я знаю, как сложно принять
решение. Ты хочешь съехать вниз, но боишься»». Я понял, что всё, что я могу сделать, это просто остаться рядом с ней. Мы стояли и молчали. Вэнди плакала, а я ждал. Потом она сказала: «Мне уже лучше, папа!». В тот день девочка решила не съезжать вниз. Но через несколько недель, когда папа с дочерью снова оказались в том же парке, она съехала с горки без малейших сомнений.

Принимая все проявления ребенка в условиях игровой терапии, специалист: помогает ребенку перенять это отношение и присвоить его себе создает условия для полного использования исцеляющего потенциала детской игры.

© Елена Пиотровская, 2015

«Игра − взаправдошняя понарошность»
Соня Шаталова

В предыдущем материале я говорила о том, что принимая все проявления ребенка, игровой терапевт создает условия для того, чтобы был полностью задействован исцеляющий потенциал детской игры. Какже, упрощенно говоря, ребенок «лечится» игрой?

С помощью игрушек или материалов для творчества ребенок выражает чувства.
Самые разнообразные.
Утверждение о том, что не бывает хороших или плохих чувств, есть только приемлемые и не приемлемые способы их выражения, повторяется в популярных статьях по психологии навсе лады. И не случайно. Не осознающие своих чувств взрослые - не редкость на приеме у любого практикующего специалиста.
В некоторых случаях оказывается уместным составление так называемого словаря чувств. Совместными усилиями специалист и клиент «вспоминают», что может быть радостно, грустно, весело, страшно и так далее.

Как известно, неосознаваемые, невыраженные чувства мешают человеку жить полноценной, здоровой жизнью. Ребенку также, как
и взрослому, надо как-то управляться сосвоими чувствами. Дошкольник или ученик начальной школы может делать это естественным образом— через игру или с помощью тех или иных изобразительных средств.

Ученик начальной школы, изучающий пару иностранных языков, загруженный обязательными и дополнительными школьными занятиями, в большинстве случаев, не будет играть в игрушки. Не комильфо это как-то по нынешним временам!

Я до сих пор помню бывшую у меня на приеме второклассницу, которая сразу же потянулась к меховым игрушкам и куклам, усадила их вряд, рассчитала их классической считалочкой «Эники-бэники ели вареники» и стала играть в традиционном смысле этого слова.
Но это - скорее исключение из общего правила.
(Чему есть вполне внятное объяснение- мама девочки решила, что перегружать девочку чтением не стоит, и способностей у неё особых нет, да и незачем забивать ребенку голову идеализированным миром детских книжек.) Как бы тони было, девочка с удовольствием играла на занятиях, и уже через три-четыре сессии наметились явные признаки прогресса в поведении ребенка в школе. Ещё раз, это
скорее исключение из правила.

Школьники 1-4 классов довольно часто выбирают не играть, а лепить, рисовать, экспериментировать с красками и пластилином, другими материалами. В любом случае, эта активность помогает ребенку выразить, раскрыть, пережить имеющиеся чувства.

В объединенном занятии с родителями ребёнок может с помощью общего рисунка выразить негативное отношение к горячо любимой маме с помощью игрового сюжета. Тогда запрещенное чувство («Как можно злиться на маму!?») получает выход с помощью мелков и листов бумаги. Наблюдая за баталией, которую нередко устраивает мальчик или девочка на совместном рисунке с кем-то из родителей
(сюжет не задается, разговаривать нельзя, у каждого из участников— по одному мелку, мелки— не близки поцвету, а, скорее, контрастны) диву даешься! Сколько фантазии оказывается востребованной для того, чтобы «оправдать», «легализовать» свою игровую агрессию действиями того или иного вымышленного персонажа. «Силы зла», «Черти», «Злые пришельцы»— какие только роли не задает ребенок сам себе для этой важной работы— выражения чувств. И как хорошо, что дети имеют в своем распоряжении такую возможность— выражение своего внутреннего мира через игру, через занятия с красками, пластилином, песком, водой.

Современный взрослый часто отделен от собственного «я» чужими стандартами и ценностями. Работая с детьми, иногда видишь
«в разрезе», как ребенок двигается поэтому пути отдаления от самого себя.

Вот девочка, ставящая себя на самую последнюю ступеньку в лесенке самооценки и поясняющая психологу: «вообще-то я думаю, что нахожусь на самой верхней ступеньке, но хвалить себя нехорошо, поэтому нарисую себя на последней». Вот мальчик, отвечающий на вопрос— какое настроение у только что нарисованного человечка. Непосредственной реакцией на вопрос является слово «грустное», но сорвавшаяся с уст первая часть слова «груст…» безжалостно отвергается, и ребёнок поправляет сам себя— «весёлое»! Человечку, нарисованному мальчиком, грустно, но по ряду причин маленький клиент подвергает эту свою непосредственную реакцию цензуре, и выдает результат, который, по его предположению, является более «правильным».

Постепенно, входе занятий, может выясниться, что взрослый не порицает и не отвергает ни «плохие», ни «хорошие» чувства, одинаково доброжелательно относясь ко всей палитре эмоциональных проявлений. «Плохие» чувства (злость, страх, грусть) нельзя приписать положительным героям? Всегда можно придумать, слепить, нарисовать «плохих» «персонажей. И выразить чувства от их имени. При
этом ребенок зачастую бывает очень экспрессивен: гудит, рычит, стучит, с силой расплющивает кусочки пластилина или пластилиновые фигурки, активно двигается. Так оказываются задействованы и голос, и тело! Имеющиеся чувства наконец-то проживаются. Причем в тот момент игровой деятельности, когда ребенок сам готов к этому, когда время разрядки подходит естественным путем— из логики внутреннего мира ребенка. Инструкции типа «нарисуем страх на бумажке и выбросим его в мусорное ведро»— из другой области и не имеют ничего общего с процессами, происходящими вовремя не директивной игровой терапии.

С помощью игровых действий ребенок может отыгрывать беспокоящие его эпизоды из реальной жизни.

К примеру, в игре ребенка, пережившего нападение, почти наверняка появится сюжет, в котором будут задействован жертва и агрессор. Исполняя роль то одного, то другого персонажа из этих двух, ребенок в буквальном смысле слова будет отыгрывать происходившее с ним. Только неисключительно из роли жертвы (как это, допустим, произошло в жизни), а и из роли нападающего также. Таким образом происходит внутренняя переработка травматических воспоминаний. «Овладевая» ситуацией на игровом поле, то есть на символическом уровне, ребенок наводит порядок в своей внутренней реальности.

Необязательно, чтобы эпизод, случившийся в реальной жизни, в точности воспроизводился на игровой сессии. Для примера могу вспомнить работу с мальчиком пяти с половиной лет. Мама обратилась в связи с изменениями в поведении ребенка: в детском саду он перестал играть со сверстниками, стал капризным, начал бояться комаров, грозы. Обращению предшествовала госпитализация в лор-отделение больницы с диагнозом «воспаление среднего уха». Мальчик находился в больнице вместе с мамой, а до этого— лечился дома, где с ним был отец. По словам мамы ребенка, они, в основном, играли дома в компьютерные игры.

Было проведено 5сессий игровой терапии. На первом занятии обращала на себя внимание скованность мальчика, он был мало инициативен, когда захотел рисовать, то использовал для этого совсем небольшой (в длину детской ладошки) клочок бумаги, нарисовав на листочке «облако» синего цвета. На последней встрече мальчик работал уже на листе формата А-3, густо закрасил большую его часть зеленой краской и даже не попросил, а скорее, заявил мне: «Повесь мой рисунок на стену тоже!».

Кульминационным моментом работы с мальчиком стал игровой эпизод с пластилиновым Буратино. Мальчик придумал следующую игру— он брал по очереди то одну, то другую игрушку (зайчика, краба, крокодила, котенка, львенка) и вел этого персонажа по лесной дорожке. На этой лесной дорожке ( на поверхности стола, на самом деле), зверек в исполнении мальчика нападал на «моего» Буратино. «Подскажи, что мне делать?»— шепотом спросила я. «Тебе,— сказал маленький режиссёр этого представления,— надо кричать :
А-а-а-а-а-!!!!. И убегать под стол».

Игровая реальность позволяла мне оставаться н стуле, а не ретироваться каждый раз под стол. И я ограничилась помещением туда Буратино. Втечение10-15минут каждый из персонажей, ведомый мальчиком, по очереди побивал Буратино. В какой-то момент мы с мальчиком (по его инициативе, конечно) поменялись местами за столом, и ребенок взял Буратино из моих рук. Теперь я исполняла роль то одного, то другого обитателя леса. Только теперь сам Буратино нападал на каждого из них на той же лесной дорожке. Когда очередь дошла до зеленой змейки— мягкой игрушки из серии «талисманы года по восточному календарю», мальчик стал колотить кулачком по игрушке с такой силой, что я посчитала нужным и возможным предложить следующий ход— поиграть «как бы с этой же змеёй»,
только теперь в ее роли выступила зеленая скакалка.

Мальчик тянул за один конец «змеи— скакалки», я— задругой. Мама, с ужасом наблюдавшая за игрой ребенка, но не вмешивавшаяся по моей просьбе, вход занятия, встала за спиной у мальчика, страхуя его на всякий случай, потому что единоборство у нас получилось нешуточное. Сказать, что я не прилагала усилий в этом «перетягивании каната» было бы неправдой. Мальчик вкладывал в эту игру много энергии, тело было включено в работу полностью— ведь надо было и упираться в пол ногами, и тянуть за скакалку.

На последнем или предпоследнем занятии, когда мальчик лепил из пластилина, на наш стол, как специально, сел большой комар. Заметив это, ребенок, не изменившись в лице и не изменив позы, и продолжая спокойно заниматься своим делом, буднично заметил: «Комар. Я его боюсь». Слова о страхе остались. Проявлений страха я не заметила. Мы закончили небольшой цикл занятий при явном улучшении в поведении и состоянии мальчика.

Когда я привела этот случай в качестве примера— иллюстрации, рассказывая о недирективной игровой терапии, одна из студенток, работавшая в свое время медсестрой, воскликнула: «Ну да, когда ребенку ставят укол, часто говорят— не бойся, это быстро, как комарик укусит».

Болезненные медицинские манипуляции могут стать для ребенка травматическим воспоминанием, сопровождаться ощущением себя бессильной жертвой. Я не знаю, как готовили к медицинским процедурам этого ребенка, и происходило ли это вообще, но очевидно, что он отыгрывал на занятиях случившееся с ним в символической форме. Игрушки дрались «понарошку», а интенсивность переживаний была самой что ни на есть «всамделишной».

© Елена Пиотровская, 2015